В редакцию районной газеты «Ясногорье» пришло письмо от нашей читательницы, жительницы деревни Боровково В.И. Козловой.

Валентина Ивановна пишет: «Приближается великий праздник. Страна широко и с размахом собирается отметить 80-летие со дня Победы над гитлеровской Германией.

Огромные потери понесла в той войне страна, не обошлось без этого и в нашей семье. Семеро моих близких были на фронте. Шестеро вернулись - не совсем здоровыми, но живыми, а один погиб…

Хочу поделиться нашей историей. Мой папа Иван Алексеевич Новиков вырос в многодетной семье, где было трое дочерей и три сына. Все три брата и муж сестры отца воевали.

Мама тоже родом из многодетной семьи. Там был один брат и шестеро сестёр.

У брата, единственного механизатора в колхозе, была бронь от призыва в действующую армию. А трое сестёр «воевали» на трудовом фронте, внося личный вклад в борьбу с врагом.

Анна и Мария рыли окопы, а моя мама работала на заводе, где изготавливали крылья для самолётов.

Холод, голод, тяжёлый непосильный труд оставили отпечаток на моих родных. Мама вернулась с больным сердцем, Анна и Мария остались бесплодными. Папа до конца жизни страдал туберкулёзом кости.

Группы по инвалидности моим родителям то давали, то снимали их. Врачи прописывали лёгкий труд, но где такой был после войны, да ещё и у тех, кто жил в те годы в деревне?

Не вернулся с фронта папин брат Фёдор. Был он 1914 года рождения. Работал станочником на Лаптевском заводе, имел бронь.

Красавец был Фёдор необыкновенный: с копной волнистых волос, весельчак, балагур, гармонист от Бога, словом, настоящий жених, первый парень на деревне.

На фронт его отправили 15 октября 1941 года, когда немцы подходили к Туле, и уже в феврале 1942-го домой пришла похоронка.

А мой отец с июля 1941 года по июль 1945-го был в плену. Прошёл два концлагеря в Белоруссии и три - в Германии.

Помню, как папа рассказывал, что там, в лагере, однажды приснился ему сон, будто они с Фёдором должны перейти бурную полноводную реку. Поперёк той реки лежало бревно. И Фёдор на правах старшего скомандовал: «Иван, или первым, ты должен перейти». А отец ему там, во сне, возразил: «Что ты, Фёдор, я не пойду, боюсь». Но брат - твёрдо так: «Иди, я тебе говорю! Ты обязательно пройдёшь!».

- И я пошёл, преодолевая страх. Добрался до противоположного берега, радостный такой! Оборачиваюсь, а Фёдора нет…

Посыпаюсь, понимаю, что это был сон, и от пережитого ужаса меня трясёт всего, даже потный стал. А в груди кошки скребут, понимаю, что такой сон неспроста, с Фёдором что-то плохое случилось.

А был у нас среди пленных один товарищ, который умел гадать по ладони. Обратился я к нему. Он на мою ладонь смотрел-смотрел, да и говорит: «Будешь ты живым, Иван, и домой придёшь. Ждёт тебя чернявая», - вспоминал мой отец. И удивлялся: - Вот откуда он это знал?

Ведь дома-то, когда на фронт уходил, у него оставалась светловолосая жена с полуторамесячным сынишкой. И про брата тот «цыган» папе моему ничего не сказал, поэтому отец ничему сначала и не поверил. Как выяснилось позже, не поверил зря. Всё сбылось.

Папа живым остался, домой вернулся. А его вторая жена, моя мама Вера, была чернявой.

Что же касается первой жены отца, Марии, то после его отправки на фронт она ушла из семьи. Получила комнатку в бараке. Работала она в совхозе за деньги, а не за «палочки»-трудодни, которые писали колхозникам.

 Хочу уточнить, что Боровково речушкой Вашаной делилось на деревню, где был колхоз, и на совхоз, организованный ещё в 1924 году на базе барского хозяйства. Там разводили свиней крупной белой породы. Двухмесячных молочных поросят до революции поставляли к царскому столу, а после неё- к кремлёвскому. Думаю, может быть, и название деревни произошло от этого.

Что же касается барских конюшен, то их перестроили под барак: одно стойло - одна комната. Добротные были конюшни: высокие, светлые. В них потом ещё восемьдесят лет люди жили.

Мария с сыном как раз и поселилась там. А от папы в войну четыре года не было вестей, его считали пропавшим.

И вот появился в совхозе демобилизованный по ранению солдат. Квартировал у Марии. И прожил-то недолго, умер.

Папе об этом все рассказали, когда он вернулся. Но при разговоре с сыном отец сам спросил: «Славик, а чья фуражка у тебя на голове?». «Папкина», - ответил ребёнок, и отца по сердцу как ножом полоснуло. Не мог он этого Марии простить. Вот так и появилась у папы моя мама - чернявенькая.

А про Фёдора родня говорила, что он погиб. Так что сон отца о брате, к сожалению, оказался пророческим.

Уже в наше время моя дочка по компьютеру, из «Книги Памяти», узнала всё. Оказывается, получил Фёдор ранение в деревне Наумово Смоленской области. Умер от ран 12 февраля 1942 года, а его имя высечено на памятнике в деревне Бурмакино Мосальского района Калужской области. Дочка вместе с семьёй ездила туда. Возложили цветы, поклонились праху. Как бы радовался этому мой папа!

 Он же и сам каждый год в День Победы ходил на митинг и возлагал цветы к памятнику скорбящей матери, где тоже высечено имя его брата - «Новиков Фёдор Алексеевич».

Позже отец посылал уже меня: «Валя, отнеси Фёдору цветы!».

Никто и ничто не забыто. Знаем, что на нашем поле в Боровково, недалеко от кладбища, возле вершины рос дуб. С этого дуба совесткие разведчики наблюдали за фашистскими танками, которые пытались прорваться вдоль Сухотинского леса к Кургузовке, к железной дороге. Разведчики давали координаты, и «катюши», которые стояли за Лаптевом, поливали их огнём.

 Сестра отца Мария Алексеевна Круглова рассказывала, что в ночное время в деревне было светло, как днем. Танки не прорвались к железной дороге, но солдаты погибли.

Я давно хлопочу, чтобы узнать их имена, но пока нет результатов. А вот крест с надписью о том, что здесь захоронены два красноармейца, получив письменное разрешение, установили. Это нужно не мёртвым - это нужно живым».

Так заканчивается письмо жительницы Боровково Марии Ивановны Козловой, семью которой, как и множество других советских семей, опалила Великая Отечественная война. К письму пожилой женщины ещё приложено стихотворение собственного сочинения, посвящённое её родным.